Александр Ивашкевич
актер театра и кино, танцор, хореограф
Феномен театра в том, что он предлагает зрителю живое общение. Сегодняшний театр, я думаю, опять вернется в то русло и в то назначение, которое было у него раньше: дарить людям не просто радость и веселье… Вот как сейчас, допустим, выучил человек стихотворение, вышел на сцену, или стендап там, и думает он — артист. Он не артист! Артист это другая профессия. И все, кто говорит наизусть — это не артисты. Все, кто просто поет… Например, вышла на сцену один раз, спела и думает, что большая звезда — это все от лукавого. Потому что артист — это большая серьезная профессия, профессия открывающие людям перспективы жизни.
Для меня, как для актера, это профессия дает способность работая с материалом, изучать его, подниматься над материалом и над собой, становится другим. Равно, когда я выхожу на сцену, я хочу, чтобы тоже самое испытали те, кто меня смотрит. Потому что у меня есть возможность донести людям моё душевные открытие, которое я сделал при помощи гениального автора, моих партнеров, режиссёра, моего персонажа, донести важные и сокровенные вещи, которые меня, как актёра, должны волновать. Если меня, как артиста, ничего из этого не волнует, тогда такой театр, конечно, умрет, он никому не нужен, потому что он тогда превращается в обыденность.
В кино ты можешь быть моделью, культуристом, каратистом… Тебя снимут, поставят, тебя озвучат — там всё сделают, и это будет воздействовать. Профессия актера театра значительнее.
Если относиться потребительски, конечно, выгодно сниматься. Я очень люблю сниматься. Но как сказал Раневская: «Кино — это возможный плевок в вечность». Это навсегда.
А когда мы выходим на сцену с температурой, без температуры, с плохим настроением или даже ужасным, в день рождения — тебе все равно надо играть. Тебе надо играть трагедию, комедию. И это дает мне, как человеку (даже не как артисту, а как человеку), возможность быть на другом уровне. Я понимаю, что я вынужден сделать, заставить себя, преодолеть. И поэтому, мне кажется, эта профессия для меня, как для актера, тоже стимулирующая, потому что в какой-то момент хочется сказать: «не, я посижу». Не могу я сидеть! Даже если у тебя 38,5С, ты должен выйти на сцену. А потом сходишь со сцены после спектакля мокрый, взмыленный, но ты здоров. И это такая медитация…
Знаете, бывает обычные люди — обыватели — говорят: «Ой, я так боюсь выйти, вдруг я текст забуду!» Текст — это не самое главное на сцене. Когда ты выходишь, ты должен сделать на должном уровне так, как ты запланировал с режиссёром, с партнерами, чтобы спектакль получился. Можно сделать его так, можно эдак, можно включить сердце, можно его не включать. Артист, у которого не потеет сердце на сцене, неинтересен!
Бывает, сегодня один спектакль, завтра этот же спектакль, но другой зал — два разных спектакля. Этот зал почему-то реагирует на такие-то фразы, а тот молчит, он как не слышит их. Одни и те же люди вроде.
А вообще, благодаря тому, что есть зал, есть и театр. Нет зала — кому мы нужны?
Раньше, я помню, когда еще учился и уже играл в театре, мастера, которые нас учили, рассказывали, как они перед спектаклем — потому что волнение присутствует всегда, слава Богу! — в щёлочку смотришь (бывают ещё дырочки такие в занавесе)… Вот так смотришь, волнуешься, и думаешь: «Для кого мне играть сегодня?» И выбираешь: то ли там старушку какую-нибудь, то ли красавицу-девушку, то ли сноба какого. И думаешь: «У-у, этого надо будет разыгрывать сегодня, что это он сидит никакой?» И ты настраиваешься на конкретного человека, бросаешь конкретный крючок в ту сторону, чтобы себе создать подушку для движения, потому что, да, бывает сложно.
Сейчас почему-то я не подглядываю, но мне всегда интересно, кто пришёл. Бывает, приходят молодые люди, я думаю: «А, ну, понятно, мы знаем, на что они реагируют». И ты готов к одним реакциям, а реакции — другие. И думаешь: «Ничего себе! Да, они — умные! Они реагируют на тонкости!» И такое уважение идет сразу, и понимаешь, что — да-да! — ловят, хватают! Или хорошие паузы когда висят, когда ты понимаешь, что зал с тобой. Или, когда ты играешь, ты понимаешь — не светятся телефоны. Мы же видим, когда светится, зал-то темный. Как только увидишь где-то телефон засветился — раз, два, три, четыре… — о, всё… Значит, не схватил, значит, зал не с тобой. И тогда надо все равно брать… брать надо…
Смотрите интервью полностью
Интервью записано в рамках программы «Гражданский мир» при поддержке города Таллинна
