1 Барочный дебют
«О, я бедный город Тарту!» – зачин, повторяющийся бесчисленное количество раз рефрен и (по умолчанию) название песни-плача, сочиненной церковным служкой, а позднее и пастором по имени Ханс Кясу, из поселка Пухья в Южной Эстонии. Поводом для создания стихотворного текста стало разрушение Тарту в дни Северной войны. Даже не во время осады, что, вероятно, было бы не столь удивительным, а четырьмя годами позже — из стратегических, говоря нынешним языком, соображений.
Стихи на эстонском, конечно писали и до десятых годов XVIII века, но только немецкие авторы-эстофилы. Ханс Кясу был, по всей видимости, первым эстонцем, который попробовал писать стихи на своем родном языке. И как попробовал! Стихотворный реквием «на злобу», написанный выспренним барочным слогом, бытовал среди крестьян Южной Эстонии в качестве заупокойного причитания всего-то чуть более ста лет тому назад.
2 Риторика ответа
Риторический вопрос «Разве родной язык наш не может, вздымаясь к небу, на крыльях народной песни себе обрести бессмертье?», звучащий 14 марта на тематических мероприятиях, – строки из «Луны» Кристьяна Яака Петерсона. Дата его появления на свет, отмечаемая в современной Эстонии как День родного языка, могла бы именоваться и Днем эстонской поэзии. Научные труды Петерсона изучают разве что специалисты, его стихотворное наследие учат в школах.
Он покинул этот мир, когда был не многим старше современного абитуриента, но оставил внушительное наследием: труды по грамматике шведского и эстонского языков, перевод труда по финской мифологии и около двух десятков элегий и пасторалей.
Манера Петерсона являет собой удивительный симбиоз книжного романтизма и подлинной ритмики рунического народного стиха: путь, по которому эстонская поэзия могла бы пойти, не скончайся автор так рано. Он прожил всего двадцать один год.
3 Мера любви
От первой в истории литературы поэтессы практически любого народа любовная лирика в целом ожидаема. Лидия Койдула – дочь основоположника эстонской периодики Вольдемара Янсена – особого исключения не представляет.
Другое дело – объект ее любви. Пожалуй, никто до нее не выражал нежные чувства к родному краю одновременно сочно, ярко, красочно. Порой, быть может, даже слишком плакатно и пафосно, но всегда и везде неизменно искренне. Любовь возвышенная, платоническая, патриотическая отнюдь не помешала обрести личное счастье. Ценой, правда, стало расставание с родиной: последние тринадцать лет Койдула прожила в Кронштадте, по месту службы мужа.
В Таллинн прах поэтессы вернулся в 1946 году. А с Певческого праздника 1947 года песня «Моя Эстония – моя любовь», написанная на слова Койдулы, стала, по сути, неофициальным гимном союзной республики.
4 Без прикрас
Юхан Лийв, отпрыск бедного крестьянского семейства, пределов будущей Эстонии никогда, судя по всему, толком не покидал, но по ее территории поскитался изрядно, хватило бы на многих. Собственно, самое запоминающееся в творчестве Лийва – и прозаическое «Через Чудское озеро», и стихотворное «Путник» – во многом является переосмыслением этих безрадостных скитаний-странствий.
«Вчера я видел Эстонию» – едва ли не самый пронзительный поэтический текст Лийва, весьма далекий от романтического антуража взгляд на родину из окна железнодорожного вагона третьего класса. Покосившиеся ограды, курные избы, пустоши и перелески – реализм высшей пробы. Такая она, наша земля. И мы будем любить ее такой, даже если «потолок в нашем доме черен», как гласит еще один классический текст Лийва.
5 Возвращение к истоку
Лидера «младоэстонцев», членов литературного объединения Noor Eesti, писателя Густава Суйтса чаще всего вспоминают в связи с программной установкой: «Будем эстонцами, но станем и европейцами». Меньше – причем, незаслуженно – говорят о нем как об авторе творческого эксперимента, который без преувеличения можно назвать подлинной поэтической революцией. Это стихотворение «Церковный колокол».
Извечный колокол на сельской церкви, который звучал и будет звучать одинаково в дни радости и дни горя, независимо от того, кто раскачивает его, – универсальный символ. Язык повествования о нем – сугубо локальный, южноэстонский. Проходящий по разряду диалекта, он мог стать основой общелитературной нормы, если бы не опустошение Тарту и его окрестностей во время Северной войны. Той самой, которая заставила взяться за перо Ханса Кясу – первого поэта-эстонца.
Автор: Йозеф Кац
#40историй
Проект проводится при поддержке Совета Министров Северных стран.
